БУНТУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК
’БУНТУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК’
(1943-1951, опубликована в 1951) - книга Камю. Цель ‘Б.Ч.’ автор формулирует так: ‘Осмыслить реальность логического преступления, характерного для нашего времени, и тщательно изучить способы его оправдания. Это попытка понять нашу современность’. По мысли Камю, выбор современного человека таков: ‘либо соответствовать эпохе убийства, либо отвернуться от нее’. Проблематизируя суть современной эпохи посредством понятия ‘абсурд’, Камю отмечает: ‘...когда пытаешься извлечь из чувства абсурда правила действия, обнаруживается, что благодаря этому чувству убийство воспринимается в лучшем случае безразлично и, следовательно, становится допустимым... Добродетель и злой умысел становятся делом случая или каприза’. При этом, разграничивая логические и этические соображения, Камю приходит к выводу, что ‘последним итогом абсурдного рассуждения является отказ от самоубийства и участие в отчаянном противостоянии вопрошающего человека и безмолвной вселенной’. Раскрывая суть понятия ‘Б.Ч.’, Камю пишет: ‘Это человек, говорящий нет’, который ‘отрицая, не отрекается’; ‘это человек, уже первым своим действием говорящий да’. Данное нет утверждает существование границы, за которой лежит ‘область суверенных прав, ставящих преграду всякому на них посягательству’. Или: именно подобным образом выясняется, что ‘в человеке есть нечто такое, с чем он может отождествлять себя хотя бы на время’. Тем самым нередко сознание рождается у человека ‘вместе с бунтом’. Полемизируя с сартровским тезисом о том, что у человека нет природы, некоей предустановленной сущности (‘существование предшествует сущности’; проект человека, акт его выбора определяют его), Камю постулирует: ‘Анализ бунта приводит по меньшей мере к догадке, что человеческая природа действительно существует, подтверждая представления древних греков...’. Бунт взламывает бытие и помогает выйти за его пределы (развитие этой темы в философии постмодернизма - см. ТРАНСГРЕССИЯ ). Согласно Камю (использующего также выкладки Шелера), бунтующий дух ‘с трудом находит свое выражение’ в обществах, где неравенство слишком велико (касты Индии), либо в социумах, где равенство близко к абсолютному (первобытные племена). Его почва - общество, где ‘теоретическое равенство скрывает огромные фактические неравенства’, т.е. общество западного типа. Общество, где человек твердо осознает свои права и - одновременно - где ‘фактическая свобода развивается медленнее, чем представления человека о свободе’. Бунт - удел человека, живущего ‘до или после священного’, требующего разумно сформулированных, а не мифологических ответов на свои вопросы. Камю констатирует: для человеческого духа доступны только два универсума - универсум священного (или ‘благодати’ в христианской лексике) и универсум бунта. (По Камю, ‘возникновение христианства отмечено метафизическим бунтом, но Воскресение Христа, провозвестие его второго пришествия и Царствия Божия, понимаемое как обещание жизни вечной, - это ответы, которые делают бунт бесполезным’.) Внутреннее противоречие бунта в том, что ‘для того, чтобы жить, человек должен бунтовать, но его бунт обязан уважать границы, открытые бунтарем в самом себе, границы, за которыми люди, объединившись, начинают свое подлинное бытие’. Камю продолжает: ‘В опыте абсурда страдание индивидуально. В бунтарском порыве оно приобретает характер коллективного существования (...) Я бунтую, следовательно, мы существуем’. Осмысливая ‘метафизический бунт’, автор ‘Б.Ч.’ фиксирует, что эго ‘восстание человека против своего удела и против всего мироздания’, такой бунт ‘оспаривает конечные цели человека и вселенной’. Бунтующий раб, отрицая свой удел, вовлекает в этот конфликт и потусторонние силы: это не атеизм, это полемика с богами, это желание доказать им собственную правоту, а затем и свергнуть их. Итогом подобной социальной процедуры оказывается ‘метафизическая революция’: низложение Бога необходимо оправдать, компенсировать в посюстороннем мире. Как правило, новое царство людей без Бога отстраивается ценой ‘ужасающих последствий’. В античном мире, по мнению Камю, всегда личностно направленный бунт был невозможен. Мировидение древних греков не было упрощенным: они не усматривали пропасти между людьми и богами. ‘Греки никогда не превращали мысль в огражденный воинский лагерь’. В западном мире история бунта ‘неотделима от истории христианства’. Причем такой бунт ведет историю от Бога Ветхого Завета: с точки зрения Камю, ‘история бунта, которой мы живем сегодня, является историей детей Каина...’. У Камю ‘Христос пришел разрешить две важнейшие проблемы - проблемы зла и смерти, а это и есть проблемы взбунтовавшихся’. Иисус принял на себя и зло, и смерть. Бог Нового Завета, Бого-человек стремился создать посредника между Ним и человеком. Гностицизм пытался усилить эту интеллектуальную линию, церковь же ‘осудила это усилие, а, осуждая его, она множила бунты’. Камю подчеркивает: ‘Вплоть до Ницше и Достоевского бунтарская мысль обращается только к жестокому своенравному божеству, которое без всякого убедительного довода предпочитает жертву Авеля дарам Каина, и тем самым провоцирует первое в истории убийство. Достоевский в воображении, а Ницше на деле безгранично расширят поле бунта и предъявят счет самому богу любви...’. По мысли Камю, первым бунтарем в интервале от гностицизма до Ницше и Достоевского был де Сад, вынесший из бунта только ‘абсолютное нет’ (см. Сад), а также Ш.Бодлер. Одна из проблем ‘Б.Ч.’ такова: подвергая Бога моральной оценке, человек убивает Бога в самом себе; отрицая Бога во имя справедливости сама эта идея превращается в абсурдную. Человек оказывается вынужден действовать сам. М.Штирнер подчеркивал, что всеобщая история суть многовековое посягательство на принцип ‘единственного’, каковым выступает Я. Последнее стремились согнуть под игом таких абстракций, как Бог, государство, общество, человечество. Далее, по схеме Камю, возник Ницше, а также традиции нигилизма и марксизма (см. НИГИЛИЗМ , ПО ТУ СТОРОНУ ДОБРА И ЗЛА (НИЦШЕ), СМЕРТЬ БОГА , МАРКСИЗМ ). Далее Камю на обширном историческом материале (Великая Французская революция, российский террор конца 19 - начала 20 в., фашистские перевороты в Западной Европе 20 в., социальные следствия мессианских пророчеств Маркса, революционный радикализм В.Ленина) анализирует проблему соотношения метафизического бунта и революций - человеко-, царе- и богоубийственных. Эти, последние, были обусловлены, по его мнению, творчеством ‘философов непрерывной диалектики’, сменивших ‘гармоничных и бесплодных конструкторов разума’. По мысли Камю, ‘революция, не знающая иных границ, кроме исторической эффективности, означает безграничное рабство. (...) Если предел, открытый бунтом, способен преобразовать все, а любая мысль, любое действие, перешедшее известную черту, становятся самоотрицанием, ясно, что существует некая мера вещей и человека. (...) Выявляя общую всем людям природу, бунт обнаруживает также меру и предел, лежащие в ее основании’. Как пишет автор ‘Б.Ч.’, ‘якобинская и буржуазная цивилизации полагают, что ценности выше истории: при этом оказывается, что ее формальная добродетель служит основанием для гнусной мистификации. Революция XX века постановляет, что ценности смешаны с историческим движением; таким образом, ее исторический разум оправдывает новый вид мистификации’. Как отмечает Камю, ‘человека нельзя считать полностью виновным - ведь не с него началась история; но и полностью невиновным его тоже не назовешь - ведь он ее продолжает. (...) Бунт же, напротив, настаивает на относительной виновности человека’. Революция 20 в. ‘не может избежать террора и насилия, творимых над действительностью... она моделирует действительность, исходя из абсолюта. Бунт же опирается на действительность, чтобы устремиться на вечную борьбу за истину’. Согласно Камю, ‘бунт беспрестанно сталкивается со злом, после чего ему приходится всякий раз набирать силы для нового порыва. Человек может обуздать в себе все, чем он должен быть. И должен улучшить в мироздании все, что может быть улучшено. (...) Но несправедливость и страдания останутся... искусство и бунт умрут только с последним человеком’.

История Философии: Энциклопедия. - Минск: Книжный Дом . А. А. Грицанов, Т. Г. Румянцева, М. А. Можейко . 2002 .

Смотреть что такое "БУНТУЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК" в других словарях:

L Homme révolté Жанр: Эссе

- (1943 1951, опубликована в 1951) книга Камю. Цель Б.Ч. автор формулирует так: Осмыслить реальность логического преступления, характерного для нашего времени, и тщательно изучить способы его оправдания. Это попытка понять нашу современность. По… … История Философии: Энциклопедия

Первый человек Le Premier homme Жанр: роман

- (Camus) Альбер (1913 1960) – франц. философ эссеист, писатель, журналист. Изучал философию в Алжир, ун те. Руководил Театром труда в Алжире, участвовал в Сопротивлении, сотрудничал в подпольной газете “Комба”, после освобождения ее гл.… … Энциклопедия культурологии

- (Camus) (1913 1960), французский писатель и философ экзистенциалист. Участник Движения Сопротивления. В повести «Посторонний» (1942; другое название «Чужой») тема абсурдности жизни раскрывается через поток сознания внутренне опустошённого героя.… … Энциклопедический словарь

В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Камю. Альбер Камю Albert Camus … Википедия

- (Camus) Альбер (1913 1960) фр. философ, писатель, публицист, лауреат Нобелевской премии по литературе (1957). Сформировался под влиянием идей С. Кьеркегора, Э. Гуссерля, Ф.М. Достоевского, Л. Шестова. В центре внимания К. этические проблемы («Я… … Философская энциклопедия

КАМЮ (CAMUS) Альбер - (1913 1960) франц. философ и писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе (1957). Род. в г. Мондови (Алжир) в семье сельскохозяйственного рабочего. В Алжире К. учился в лицее (где встретился с Ж. Гренье, оказавшим серьезное влияние на него… … Современная западная философия. Энциклопедический словарь

Эта статья о мифологической теории происхождения христианства. О мифологической школе в этнографии и фольклористике см. Мифологическая школа (этнография). Н. Н. Ге. Что есть истина? … Википедия

Страница 12 из 15

«Бунтующий человек»

«Бунтующий человек» - это история идеи бунта - метафизического и политического - против несправедливости человеческого удела. Если первым вопросом «Мифа о Сизифе» был вопрос о допустимости самоубийства, то эта работа начинается с вопроса справедливости убийства. Люди во все времена убивали друг друга, - это истина факта. Тот кто убивает в порыве страсти, предстает пред судом, иногда отправляется на гильотину. Но сегодня подлинную угрозу представляют не эти преступные одиночки, а государственные чиновники, хладнокровно отправляющие на смерть миллионы людей, оправдывающие массовые убийства интересами нации, государственной безопасности, прогресса человечества, логикой истории.

Человек 20-го века оказался перед лицом тоталитарных идеологий, служащих оправданием убийства. Еще Паскаль в «Провинциальных письмах» возмущался казуистикой иезуитов, разрешавших убийство вопреки христианской заповеди. Безусловно, все церкви благословляли войны, казнили еретиков, но каждый христианин все-таки знал, что на скрижалях начертано «не убий», что убийство - тягчайший грех. На скрижалях нашего века написано: «Убивай». Камю в «Бунтующем человеке» прослеживает генеалогию этой максимы современной идеологии. Проблема заключается в том, что сами эти идеологии родились из идеи бунта, преобразившейся в нигилистское «все дозволено».

Камю считал, что исходный пункт его философии остался прежним - это абсурд, ставящий под сомнение все ценности. Абсурд, по его мнению, запрещает не только самоубийство, но и убийство, поскольку уничтожение себе подобного означает покушение на уникальный источник смысла, каковым является смысл каждого человека. Однако из абсурдной установки «Мифа о Сизифе» не вытекает бунт, утверждающий самоценность другого. Бунт там придавал цену индивидуальной жизни - это «борьба интеллекта с превосходящей его реальностью», «зрелище человеческой гордыни», «отказ от примирения». Борьба с «чумой» тогда ничуть не более обоснована, чем донжуанство или кровавое своеволие Калигулы. В дальнейшем у Камю меняется само содержание понятий «абсурд» и «бунт», поскольку из рождается уже не индивидуалистический мятеж, а требование человеческой солидарности, общего для всех людей смысла существования. Бунтарь встает с колен, говорит «нет» угнетателю, проводит границу, с которой отныне должен считаться тот, кто полагал себя господином. Отказ от рабского удела одновременно утверждает свободу, равенство и человеческое достоинство каждого. Однако мятежный раб может сам перейти этот предел, он желает сделаться господином и бунт превращается в кровавую диктатуру. В прошлом по мнению Камю, революционное движение «никогда реально не отрывалось от своих моральных, евангелических и идеалистических корней». Сегодня политический бунт соединился с метафизическим, освободившим современного человека от всех ценностей, а потому он и выливается в тиранию. Сам по себе метафизический бунт также имеет оправдание, пока восстание против небесного всевластного Демиурга означает отказ от примирения со своим уделом, утверждение достоинства земного существования. Он превращается в отрицание всех ценностей и выливается в зверское своеволие, когда бунтарь сам делается «человекобогом», унаследовавшего у отринутого им божества все то, что так ненавидел - абсолютизм, претензии на последнюю и окончательную истину («истина одна, заблуждений много»), провиденциализм, всезнание, слова «заставьте их войти». В земной рай этот выродившийся Прометей готов загонять силою, а при малейшем сопротивление готов устроить такой террор, в сравнении с которыми костры инквизиции кажутся детской забавой.

Такое соединение метафизического бунта с историческим было опосредовано «немецкой идеологией». В разгар работы над «Бунтующим человеком» Камю говорил, что «злые гении Европы носят имена философов: их зовут Гегель, Маркс и Ницше... Мы живем в их Европе, в Европе, ими созданной». Несмотря на очевидные различия в воззрениях этих мыслителей (а также Фейербаха, Штирнера), Камю объединяет их в «немецкую идеологию», породившую современный нигилизм.

Чтобы понять основания, по которым эти мыслители были включены в ряд «злых гениев», необходимо, во-первых, вспомнить об общественно-политической ситуации, во-вторых, понять, под каким углом зрения рассматриваются их теории.

Камю писал «Бунтующего человека» в 1950 г., когда сталинская система, казалось, достигла апогея своего могущества, а марксистское учение превратилось в государственную идеологию. В Восточной Европе шли политические судилища, из СССР доходили сведения о миллионах заключенных; только что эта система распространилась на Китай, началась война в Корее - в любой момент она могла вспыхнуть в Европе. Политические воззрения Камю изменились к концу 40-х годов, о революции он более не помышляет, поскольку за нее в Европе пришлось бы платить десятками миллионов жертв (если не гибелью всего человечества в мировой войне). Необходимы постепенные реформы - Камю оставался сторонником социализма, он равно высоко ставил деятельность тред-юнионов, скандинавской социал-демократии и «либертарного социализма». В обоих случаях социалисты стремятся освободить ныне живущего человека, а не призывают жертвовать жизнями нескольких поколений ради какого-то рая земного. Такая жертва не приближает, а отдаляет «царство человека» - путем ликвидации свободы, насаждения тоталитарных режимов к нему нет доступа.

Камю допускает немало неточностей в толковании воззрений Гегеля, Маркса, но видение классиков вполне объяснимо. Он рассматривает именно те их идеи, которые вошли в сталинский «канон», пропагандировались как единственно верное учение, использовались для обоснования бюрократического централизма и «вождизма». Кроме того, он ведет полемику с Мерло-Понти и Сартром, взявшимися оправдывать тоталитаризм с помощью гегелевской «Феноменологии духа», учения о «тотальности истории». История перестает быть учительницей жизни, она делается неуловимым идолом, которому приносятся все новые жертвы. Трансцендентные ценности растворяются в историческом становлении, законы экономики сами влекут человечество в рай земной, но в то же время они требуют уничтожения всех, кто им противится.

Тема абсурда и тема бунта рассматривается Альбером Камю в его книге «Бунтующий человек». Человек есть носитель разума, - пишет Камю. Разум побуждает его ставить перед собой некие цели и пытаться их осуществить. Он побуждает его искать в мире логику и смысл. Пытаться понять мир. А мир, по большому счету, этим усилиям оказывается чужд. Человеку ни за что не свести реальность к его собственному мышлению, всегда остается зазор, несоответствие. Мир иррационален.

«Для чего? и «почему?» - это человеческие вопросы, с которыми он подходит к миру, но в мире вне человека нет цели и смысла. Живя, он создает их себе сам, но самая большая бессмыслица состоит в том, что человек смертен, и смерть сводит на «нет» любые проекты бытия.

И это несоответствие человеческого ожидания цели и смысла – бессмысленности мира Камю и называет «абсурдом»: «Сам по себе мир просто неразумен, и это все, что о нем можно сказать. Абсурдно столкновение между иррациональностью и исступленным желанием ясности, зов которого отдается в самых глубинах человеческой души ».

Камю рассматривает проблему самоубийства как основную философскую проблему. Человек, кончающий с собой, делает это не под влиянием аффекта (какое-то сильное переживание может, разве что, послужить «последней каплей»), своим поступком он признает, что жизнь не стоила того, чтобы ее прожить, что человеческое существование бессмысленно.

Самоубийца понимает абсурдность человеческого существования и смиряется с ней. Он говорит, «да, жить не стоило», и снимает абсурд, устраняя свое собственное существование. Самоубийца признает свое поражение.

Позиции самоубийцы Камю противопоставляет бунт . «Бунтующий человек» Камю тоже знает, что мир иррационален, а его существование абсурдно (его разум достаточно пробудился, чтобы сознавать это, он не живет по привычке; и он не пытается снять этот абсурд каким-либо воображаемым образом). Но он не соглашается с абсурдом.

Бунт, о котором говорит Камю, означает жизнь с сознанием абсурда (вопиющего несоответствия претензии моего разума на смысл и бессмысленности самой реальности). Жить и суметь радоваться жизни, не смотря на абсурд, с которым невозможно смириться. « Для человека без шор, - пишет Камю, - нет зрелища прекраснее, чем борьба интеллекта с превосходящей его реальностью ».

А. Камю, «Абсурдное рассуждение» (глава из книги «Бунтующий человек»).

_____________________________________________________________________________

Тема другого в экзистенциализме.

Экзистенциализм рассматривает человека (и мир человека) как основанные на нем самом. Исключая какие-либо заранее данные точки зрения (полагаемые как объективные, то есть абсолютные), он рассматривает человека, как субъекта, созидающего свой мир, изобретающего свой проект бытия.

И поэтому (в каком-то смысле) экзистенциалистский человек остается один, замкнутый в рамках своего мышления, своей конституирующей, осваивающей мир активности.

Ранее говорилось о том, что это одиночество экзистенциалистского человека не означает произвол, о том, как он своим разумом преодолевает это одиночество, выстраивая некую рациональную модель человечества, предполагающую свое добро и зло. Но только разумом.

Может ли человек вылезти из скорлупы своей собственной субъективности и прорваться, собственно, к другому? Наиболее очевидный ответ: нет, не может.

Но при всем при этом, Сартр отмечает, что другой играет нередуцируемую роль в созидании мной себя как телесного существа, фактически пребывающего в мире. Чтобы конституировать себя, мне нужен взгляд другого .

Моя модель мира, как я ее созидаю в качестве субъекта, предполагает меня, увиденного со стороны. В отсутствии абсолютной точки зрения (Бог, как было сказано, отсутствует), другой знает, кто я такой. Другой хранит тайну того, кто я есть на самом деле. Чтобы я действительно был, другой должен подтвердить мое существование.

И в то же время я сознаю, что, точно так же, как другой дан мне в первую очередь как некое тело (вещь, объект), которое может мне угрожать мне или мешать, которое я могу так или иначе использовать, точно так же и я (в первую очередь) дан другому.

Поэтому люди стесняются. Человек чувствует себя обнаженным и беззащитным перед взглядом другого человека, потому что понимает, что другой может и не признать за ним того безусловного и непреходящего значения, которое он предполагает за собой.

Ты можешь остаться для него всего лишь вещью, средством, в то время как тебе бы хотелось, чтобы другой признал твое нередуцируемое значение. В этом, пишет Сартр, - смысл любви (как одного из проектов человеческого существования): тебе нужно, чтобы другой тебя полюбил, признал как центр и высшую ценность универсума. Любить – означает хотеть, чтобы тебя любили (в этом – парадокс и противоречие). /Ведь любящий, желая «влюбить» в себя другого, сам не предполагает в него влюбляться и становиться частью его проекта/.

При этом сам любящий пускается на авантюру: он пытается соблазнить, он рискует стать для другого объектом (объектом любования), чтобы тот, возможно, признал за ним значение центрального, конституирующего мир субъекта. Любящий хочет стать для любимого божеством, дарящим ему его мир, в этом акте одаривания он обрел бы себя.

Любящему нужно, чтобы любимый сделал это добровольно, а в то же время не совсем добровольно. Он желает быть выбранным, и, в то же время, с необходимостью и безусловно выбранным. Ведь «ключик» от его собственного существования лежит у другого. Если тот передумает, - он исчезнет. /Ему нужно добровольно привязать к себе любимого так, чтобы тот уже не изменил своего решения/.

Это невозможно? Да. В этом смысле проект под названием «любовь» всегда не удается. Потому, что, что даже если сейчас другой признает за мной это центральное значение, то в будущем он может передумать. Он свободен (а если бы его выбор не был бы свободным, он не имел бы никакой учреждающей ценности).

То есть с помощью проекта «любовь» человеку не удается окончательно утвердить (оградить от всех мирских, случайных обстоятельств) истину своего существования. Однако не стоит обманываться по поводу того, как Сартр относится к этой «провальности». Стоит учитывать, что экзистенциалист Сартр обращается с противоречиями не как Гегель (это у Гегеля все противоречия должны сниматься), а как Кьеркегор: если бы мы проследили дальнейшую логику «Бытия и ничто», то увидели бы, что человеческое существование описывается им как тянущееся от одного неснимаемого противоречия к другому.

Этой теме посвящении третья часть «Бытия и ничто» Сартра (часть называется «Для другого»).

«…мы, в самом деле, приписываем телу-для-другого столько же реальности, что и телу-для-нас. Точнее, тело-для-другого и есть тело-для-нас, но непостижимое и отчужденное. Оно является нам тогда, когда другой совершает для нас функцию, к которой мы не способны и которая, однако, лежит на нашей обязанности: видеть себя такими, каковы мы есть». Ж. П. Сартр, «Бытие и ничто», часть 3, «Третье онтологическое измерение тела».

«Таким образом, нам представляется, что любить - это в своей сущности проект заставить полюбить себя. Отсюда и новое противоречие, и новый конфликт; каждый из любящих полностью пленен другим, поскольку он хочет заставить любить себя за исключением всех остальных; но в то же время каждый требует от другого любви, которая вовсе не сводится к "проекту быть любимым … Требуемая таким образом от другого любовь не может ничего требовать; она является чистой вовлеченностью без взаимности. Но как раз эта любовь не могла бы существовать иначе как в качестве требования любящего…» Ж. П. Сартр. «Бытие и ничто», часть 3, «Первая установка по отношению к другому: любовь, язык, мазохизм».

____________________________________________________________________________

Введение

Альбер Камю – уникальная личность своего времени (хотя, на мой взгляд, его идеи актуальны и в наше время). Выбирая его произведение «Человек бунтующий» для анализа в своём реферате (исходя из того, что это, можно сказать, главная философская книга Камю), не могу удержаться от соблазна, упомянуть ещё несколько самых выдающихся его произведений.

Но для начала необходимо сказать несколько слов об экзистенциализме, философском направлении XX века, к которому долгое время причисляли Камю, даже считали одним из основателей этого направления.

Будучи одной из ведущих фигур в послевоенной французской литературе, Камю близко знаком с Жаном Полем Сартром. Вместе с тем пути преодоления абсурдности бытия у Сартра и Камю не совпали, и в начале 50-х гг. в результате серьезных идеологических расхождений Камю порывает с Сартром и с экзистенциализмом, вождем которого считался Сартр. В «Бунтующем человеке» Камю рассматривает теорию и практику протеста против власти на протяжении столетий, критикуя диктаторские идеологии, в том числе коммунизм и прочие формы тоталитаризма, которые посягают на свободу и, следовательно, на достоинство человека. Хотя еще в 1945 г. Камю говорил, что у него «слишком мало точек соприкосновения с модной теперь философией экзистенциализма, выводы которой ложны», именно отрицание марксизма привело к разрыву Камю с промарксистски настроенным Сартром.

Но, тем не менее, Камю до сих пор называют в числе ярких представителей атеистического экзистенциализма. И если поверхностно посмотреть и на экзистенциализм и на философию Камю, то можно с этим согласиться. Однако в своём последнем интервью философ говорит: «Экзистенциализм у нас привёл к безбожной теологии и схоластике, которая неизбежно должна была завершиться оправданием инквизиционных режимов». В противоположность экзистенциализму Камю утверждает неизменность человеческой природы с постоянно присущими ей моральными ценностями.

Абсурд и Самоубийство

Абсурд и самоубийство – вот проблемы, которые больше всего интересовали Камю в его творчестве: «Ведёт ли абсурд к смерти? Эта проблема первая среди других, будь то методы мышления или бесстрастные игрища духа» («Миф о Сизифе»).

В годы, когда был жив Камю в западном мире (правда меньше всего во Франции) была очень авторитетна философия логического анализа языка науки. Анализ структуры науки, одновременно – методология мышления и «бесстрастные игрища духа», имеет дело с абсурдом в его, так сказать, логическом обличье.

Следует признать, что, начиная с абсурда, Камю предельно обостряет вопрос о порядке и хаосе в мысли и жизни и добивается не только большей выразительности, но и большей степени общности, чем логик. Абсурдной речь может быть и тогда, когда логик ничего о ней не может сказать. Языковеды специально конструируют фразы, абсурдные с точки зрения содержания, но осмысленные с точки зрения фонетики и грамматики. Такую фразу, например, сочинил Щерба: «Глокая кудзра будланула бокра и кудрячит бокренка» - чем не русский язык? Через понятие «абсурд» видно больше, чем через чисто логические термины. Можно построить и целую концепцию потери порядка, структуры, осмысленности, как итога скольжения к абсурду. Все эти построения в какой-то степени были вдохновлены постановкой вопроса об абсурде Альбером Камю.

Впрочем, Камю всё это не слишком бы заинтересовало, - он был прав том, что для человеческого бытия есть вещи более грозные, чем противоречия теории множеств или структурная лингвистика. С другой стороны, Камю вовсе не иррационалист. Он уточняет и подчёркивает вновь и вновь, что абсурден не мир, – абсурдной может быть встреча человека с миром. Конечно, разум выгораживает нам тот участок мира, в котором мы можем жить, мыслить и действовать спокойно. Но рано или поздно мы вынуждены столкнуться с миром так, что абсурдность нашего существования станет вопиющей. Потому что смысла мир сам по себе не имеет – смысл придаём ему мы. А наши возможности, охватить своим смыслом бесконечность, ограничены.

Да, самоубийство – самый простой способ уйти от абсурда. Но ведь мы живём, зная, что все жизненные усилия, все сопротивления закончатся скорее рано, чем поздно. Как и Шопенгауэр, и Вагнер, Камю согласен с тем, что любовь – главное, что есть в жизни. Но эти великие немцы мрачно добавляли к этому ещё и смерть. Камю ищет способы уйти от абсурда в жизнь.

На уровне каждой культуры существуют свой absurdum: "недоумочная" речь шутов, спонтанные неожиданные обороты даосских и дзэнских учителей, сакральный абсурд, описывающий сверхкультурный религиозный опыт, удивительное появление философии на фоне мифа, безумные речи Диогена, не менее безумная вера Тертуллиана, логические изыски софистов и схоластов, искусство гротеска. Всё это указывает лишь на то, что здравый смысл не является той сферой, которая может вполне удовлетворить человеческое любопытство, фантазию, жажду истины.

Тема абсурда не случайна для культуры ХХ века, в которой универсальность здравого смысла и логических построений теряет свою значимость на методологическом уровне. Абсурд становится не знаком остановки, но знаком перехода к другим "ценностным координатам" (Э.Фромм), к другой "установке сознания" (Гуссерль), к другим "спиритуальным (дыхательным) практикам" (В. Подарога) и, наконец, к другим "художественным пространствам" (М. Бахтин, Д. Лихачёв, В. Топоров). Абсурд становится герменевтической категорией, которая подразумевает границу "другого", чувство "другого" (смех Фуко при чтении Китайской энциклопедии), признание возможности "другого" прочтения реальности.

Более того, само понятие реальности усложняется. Этому способствуют и развитие современной физики с её теорией относительности, корпускулярно-волновым механизмом, искривленным пространством-временем, закругляющейся бесконечной вселенной, и целая серия литературных экспериментов, руководствующихся собственным видением реальности: сюрреализма, появившегося в 20-е годы во Франции, кружок обэриутов или "чинарей", существовавший в 20-е 30-е годы в России, пьесы "театра абсурда" 50-х годов.

Если человек есть мера всех вещей, то он творит и мораль так, как ему вздумается и как ему выгодно. Камю потрясён рассуждениями Писарева о том, что нет предписаний, запрещающих человеку, если ему это хочется и выгодно, убить даже собственную мать. Но Камю подчёркивает, что русские нигилисты на самом деле не убивали никаких мам и бабушек, служили людям, а не себе, и даже террористы-революционеры первых поколений свою собственную жизнь оценивали мерками общественного блага. Убить для добрых последствий в истории, для дела, самому сознательно отдав собственную жизнь, – это тоже путь в никуда.

Равнодушие, осознание «чужого» мира и, как противопоставление – феномен «донжуанства»

Уже полнокровие жизненного мира человека вынуждает к ответственности. Антитезис естественной жизни – человек, которому всё равно. Источником неожиданного и нелепого преступления становится равнодушие, что очень ярко представлено в романе «Посторонний». Трагический конфликт, в котором человеческое сознание сталкивается с неизбежностью судьбы, с неизбежностью высшего порядка, перерастает в трагикомическое зрелище, в котором нет никакого смысла – ни человеческого, ни сверхчеловеческого – в котором правят либо слепые механизмы природы, либо слепые механизмы общества, превращающие человеческую жизнь в абстракцию.

"Машинопись" становится здесь жизненной средой. Движения, мысли, чувства подчиняются инерции надличностных механизмов. Человек, предоставленный самому себе, начинает думать о том, что думает начальник. Человек, зажатый в тиски судебного разбирательства, вдруг понимает, что он не имеет слова: «Получалось как-то так, что моё дело разбирают помимо меня. Все происходило без моего участия. Решалась моя судьба, и никто не спрашивал меня, что я об этом думаю»; «меня сводят к нулю». Бессознательное отстранение человека от самого себя, невозможность принадлежать самому себе становится зримой в неумолимой, «наглой очевидности» смертного приговора: «Смерть пациента решена с первой минуты окончательно и бесповоротно. Тут все твердо, незыблемо, установлено раз и навсегда. Неотвратимо. Если каким-то чудом нож заело, все начнут сначала. А потому – досадная нелепость! осужденный сам вынужден желать, чтобы машина работала безотказно... Тут-то и кроется секрет отлично налаженного дела. Осужденный волей-неволей оказывается заодно с теми, кто его казнит. В его же интересах, чтобы все шло без запинки».

Мир лишается внутреннего измерения, превращается в «геометрическую вселенную» (Гиренок), где в буквальном смысле слова «читают по душам» или делают души читабельными. Именно в таком мире «всякий, кто не плачет на похоронах своей матери, рискует быть приговоренным к смертной казни». Человек превращается в геометрическую фигуру мира, внутренний мир формализуется, устраняются все зазоры между «лицом» и «изнанкой», между сущностью и существованием, хотя продолжают говорить и о том, и о другом.

Одномерный мир обладает некой сверхжесткой логикой, где все, начиная от выражения лица на похоронах матери до солнца, провоцирующего убийство на пляже, определяет судьбу человека. Логика становится таким же наваждением, как и отсутствие логики в описании реальности, которое предлагает Шестов: за каждым спокойствием скрывается беспокойство, за каждой умиротворенностью безумие, за каждым порядком хаос, за каждой формой вечно голодное чудовище, за каждым перекрестком несчастный случай, за каждой жизнью смерть. И в том, и в другом случае стремление к реальности оборачивается описанием того, что ближе всего к кошмарному сновидению.

Здесь происходит эффект, обратный тому, который мы можем наблюдать у Достоевского или Кафки. Фантастические допущения, к которым изредка прибегает Достоевский, и сверхъестественные завязки, к которым постоянно прибегает Кафка, помогают исследовать предельную реальность человеческого бытия, затерянного среди канцелярских бумаг и бесконечных диалогов наедине с самим собой. Что касается Камю, то абсолютное отсутствие фантастических допущений само предстает как одно большое фантастическое допущение: в "геометрическом мире" можно существовать.

Пробужденное сознание показывает человеку абсурдность бытия, непонятность и несправедливость человеческого удела. Это порождает бунт, цель которого - преображение, а значит - действие. Основной мотив бунта, по словам Камю, заключается в том, что "человек - единственное существо, которое отказывается быть тем, что оно есть".

Наиболее значимой работой Альбера Камю, в которой раскрывается идея бунта, является книга "Бунтующий человек" (или "Бунтарь"). Эта книга - история идеи бунта против несправедливости человеческого удела. Бунт предстает как требование человеческой солидарности, общего для всех людей смысла существования. Бунтарь встает с колен, говорит "нет" угнетателю, проводит границу, с которой отныне должен считаться тот, кто полагал себя господином, и через которую он ранее допускал проникновение в свою жизнь негативных обстоятельств.

Начиная исследование понятия бунта, Камю сопоставил бунт и понятие убийства. Он задается вопросом об оправданности убийства. Камю считал, что исходный пункт его философии остался прежним - это абсурд, ставящий под сомнение все ценности. Абсурд, по его мнению, запрещает не только самоубийство, но и убийство, поскольку уничтожение себе подобного означает покушение на уникальный источник смысла, каковым является жизнь каждого человека. Бунт же несет в себе созидательное начало. Таким образом, бунт и убийство логически противоречат друг другу. Совершив убийство, бунтовщик раскалывает мир, разрушая те самые общность и единство людей.

Бунт безусловно предполагает в себе определенную ценность. Во-первых, бунтующий человек противопоставляет все то, что для него ценно, тому, что таковым не является. Приводя пример бунта раба против своего господина, Камю приходит к выводу, что раб восстает против прежнего порядка, в котором отрицается нечто, присущее сообществу всех угнетенных людей. Сам по себе индивид не является той ценностью, которую он намерен защищать. Эту ценность составляют все люди вообще.

При этом Камю отличает понятия бунт и озлобленность. Озлобленность вызывается завистью и всегда направлена против объекта зависти. Бунт же, напротив, стремится к защите личности. Восставший защищает себя, каков он есть, целостность своей личности, стремится заставить уважать себя. Таким образом, делает вывод Камю, озлобленность несет в себе негативное начало, бунт - позитивное. Автор этой мыслью выражает свое несогласие с некоторыми философами, отождествлявшими бунтарский дух и озлобленность.

В своей работе Камю отмечает, что бунт невозможен в обществах, где неравенство слишком велико (например, кастовые общества) или равенство абсолютно (некоторые первобытные общества). Автор подчеркивает, что бунт возможен в тех обществах, где за теоретическим равенством скрывается огромное фактическое неравенство.

Осознание абсурдности бытия и неразумности мира является первопричиной бунта. Однако, если в опыте абсурда страдание индивидуально, то в бунтарском порыве оно сознает себя как коллективное. Оно оказывается общей участью, пишет Камю.

Исследуя понятие бунта, Камю выделяет ряд разновидностей бунта и определяет характерные особенности каждой из них.

1. Метафизический (философский) бунт представляет собой восстание человека против своего удела и против всего мироздания. Яркий пример - раб, восставший против своего господина и своего рабского положения. То есть метафизический бунтарь бунтует против удела, уготованного ему как отдельному индивиду. Он как бы выражает таким образом, что обманут и обделен самим мирозданием.

Камю указывает на одну интересную особенность. Раб, протестуя против господина, тем самым одновременно и признает существование господина и его власти. Так же и метафизический бунтарь, выступая против силы, определяющей его смертную природу, вместе с тем и утверждает существование этой силы. Таким образом, такой бунт не отрицает высшую силу, а, признавая ее, бросает ей вызов.

2. Исторический бунт - бунт, основная цель которого, по мнению Камю, это свобода и справедливость. Исторический бунт стремится предоставить человеку царствование во времени, в истории. Камю утверждает, что сегодняшняя история с ее распрями вынуждает людей признать, что бунт - одно из существенных измерений человека. Он является исторической реальностью человечества, от которой не следует бежать.

Камю сразу разделяет понятия бунт и революция. Он считает, что революция начинается с идеи, в то время как бунт представляет собой движение от индивидуального опыта к идее. Изучая исторические факты, он говорит о том, что бунт - явление, в котором человек стихийно пытается найти выход из своего "сизифова положения". Поэтому писатель не признает организованную, подготовленную революцию, считая ее противоречащей своему понятию. Также он считает иллюзорной всякую надежду на то, что революция может действительно дать выход из ситуации, которой она вызвана. Кроме того, писатель считает, что революции в ее подлинном значении человечество еще не знало, поскольку подлинная революция ставит целью всеобщее единство и окончательное завершение истории. Происходившие же до сих пор революции приводили лишь к замене одного политического строя другим. Даже начинавшаяся как экономическая, любая революция в итоге становилась политической. И в этом также заключается отличие революции от бунта.

Кроме того, революция и бунт преследуют различные цели. Революция предполагает использование человека как материала для истории. Бунт же утверждает независимость человека и человеческой природы. Бунт исходит из отрицания во имя утверждения, а революция - из абсолютного отрицания.

Таким образом, бунт (как уже говорилось выше) в отличие от революции созидателен. Он предполагает, что человечество должно жить ради созидания того, чем оно является.

3. Бунт в искусстве представляет собой бунт, который заключает в себе творчество. Этот бунт проявляется в одновременном отрицании и утверждении: творчество отрицает мир за то, чего ему недостает, но отрицает во имя того, чем мир хотя бы иногда является.

Бунт в искусстве, по мнению Камю, это созидатель вселенной. Любой творец своими работами преображает мир, как бы указывая на несовершенство этого мира. По мнению Камю, искусство спорит с действительностью, но не избегает ее. Однако писатель указывает и на неизбежность существования творчества: "Если бы мир был ясным, в нем не было бы искусства".

Камю находит ограничения бунта в самом человеке, вышедшем из страданий и вынесшем из них бунт и солидарность. Такой человек знает о своих правах, выражает в бунте свое человеческое измерение и сознание неустранимости трагизма человеческого существования. Протест против человеческого удела всегда обречен на частичное поражение, но он так же необходим человеку, как собственный труд - Сизифу.

---